У него имелся свой взгляд на человеческие отношения в государстве.
Жизнь в национал-социалистическом государстве не могла развиваться
свободно, - каждым ее шагом нужно было управлять.
Для того чтобы руководить дыханием людей, материнским чувством, кругом
чтения, заводами, пением, армией, летними экскурсиями, - нужны были
вожаки. Жизнь ведь потеряла право расти, как трава, волноваться, как море.
Вожаки, казалось Лиссу, тяготели к четырем типам характеров.
Первый характер - цельные натуры, обычно лишенные остроты ума и
способности к анализу. Эти люди ловили лозунги, формулы из газет и
журналов, цитаты из речей Гитлера и статей Геббельса, из книг Франка и
Розенберга. Они терялись, не чувствуя подпорок. Они не задумывались о
связи явлений, проявляли жестокость и нетерпимость по любому поводу. Они
все принимали всерьез: и философию, и национал-социалистическую науку, и
туманные откровения, и достижения нового театра, и новую музыку, и
кампанию по выборам в Рейхстаг. Они, как школяры, зубрили в кружках "Mein
Kampf", конспектировали доклады и брошюры. Обычно они были скромны в
личной жизни, иногда испытывали нужду, чаще остальных категорий попадали в
партийные мобилизации, отрывавшие их от семей.
Именно к этой категории, казалось сперва Лиссу, принадлежал и Эйхман.
Второй тип характеров: умные циники. Эти знали о существовании
волшебной палочки. В проверенном кругу друзей они посмеивались над многим,
- над невежеством новых докторов и магистров, над ошибками и нравами
ляйтеров и гауляйтеров. Они не смеялись только над вождем и над высокими
идеалами. Эти люди обычно жили широко, много пили. На высших ступенях
партийной иерархии эти характеры встречались чаще, чем на низших. Внизу
царствовали характеры первого типа.
На самом верху, казалось Лиссу, царил третий характер, - там умещалось
восемь-девять человек и бывали допускаемы еще пятнадцать-двадцать, там
существовал мир, лишенный догм, там свободно судили обо всем. Там не было
идеалов, одна лишь математика, веселые, не ведающие жалости высокие
мастера.
Иногда Лиссу казалось, что все в Германии происходит ради них и их
блага.
Лисс заметил, что появление на вершине ограниченных людей всегда
знаменовало начало зловещих событий. Мастера социальной механики возвышали
догматиков, чтобы поручить им особо кровавые дела. Простаки временно
упивались высшей властью, но обычно, закончив дела, исчезали, а иногда
разделяли судьбу своих жертв. Наверху вновь оставались веселые мастера.
В простаках, характерах первого типа, имелось чрезвычайно ценное
свойство, - они были народны. Они не только цитировали классиков
национал-социализма, но и говорили языком народа. Их грубость казалась
народной, крестьянской. Их шутки вызывали смех на рабочих собраниях.
Четвертый тип характеров: исполнители, полностью равнодушные к догме,
идеям, философии, но также чуждые и аналитических способностей.
Национал-социализм платил им, и они служили ему. Их единственной, высшей
страстью были сервизы, костюмы, дачи, драгоценности, мебель, легковые
машины, холодильники. Деньги они не очень любили, не верили в их
прочность.
Лисс тяготел к высшим руководителям, мечтал об их обществе и о близости
с ними, - там, в царстве насмешливого ума, щегольской логики, он
чувствовал себя легко, естественно, хорошо.
Но Лисс видел, что в страшной высоте, над высшими руководителями, над
стратосферой был мир туманный, непонятный, неясный, мучающий своей
алогичностью, - в этом высшем мире существовал вождь Адольф Гитлер.
В Гитлере, и это страшило Лисса, непонятным образом соединялось
несоединимое, - он был главой мастеров - сверхмехаником, шеф-монтером,
обер-мастером, обладавшим высшей логикой, высшим цинизмом, высшей
математической жестокостью, даже по сравнению со всеми своими ближайшими
помощниками, вместе взятыми. И в то же время в нем была догматическая
исступленность, фанатическая вера и слепота веры, бычья нелогичность,
которые Лисс встречал лишь на самых низких, полуподвальных этажах
партийного руководства. Он, создатель волшебной палочки, первосвященник,
был одновременно и темным, исступленным верующим.
И вот сейчас, глядя вслед уходившей машине, Лисс ощутил, что Эйхман
неожиданно вызвал в нем то пугающее и влекущее, неясное чувство, которое
вызывал в нем лишь один человек в мире - вождь немецкого народа Адольф
Гитлер.